Всем тем, кому книга понравилась, лучше пройти мимо, — мне она не понравилась совершенно, и сейчас я буду ее ругать.

Недавно я дочитала «Дом, в котором…» Мариам Петросян. «Дом» настолько легко и с удовольствием читался, что захотелось прочесть что-нибудь с похожей атмосферой. И среди первых же книг «в-духе-Дома-в-котором», которые советуют на форумах, мелькает «Гель-Грин, центр земли» Никки Каллен.

Вот что пишут в аннотации:

Гель-Грин — это тысячи километров от дома; это место, полное открытий и запахов; «Гель-Грин… — будто это имя Бога». «Гель-Грин, центр земли» — это четыре абсолютно непохожие друг на друга истории, которые перенесут Вас в далекий и сказочный город на берегу бухты Анива, где живут обычные люди с необыкновенно красивыми именами: Свет, Цвет, Лютеция, Река, Анри-Поль — герои, в которых нельзя не влюбиться. Настоящие, живые и такие неземные. Мастерски сочетая простоту и богатство мысли, используя особое композиционное построение и нестандартную форму изложения, Никки создает свой неповторимый мир — рассказы-настроения с волшебной атмосферой. Рассказы, которые нельзя забыть, которые ворвутся в вашу жизнь, — и кто знает, возможно, через несколько лет на карте появится новый, невыдуманный, город-порт… Гель-Грин.

Звучит красиво. Но на деле «простота и богатство мысли» оказались таковы, что я смогла осилить только первую историю — «Воспоминания о кораблях». И то пришлось себя заставить. Надеялась, что вторая будет от нее отличаться, обещали ведь «четыре абсолютно непохожие друг на друга истории». Но первые же 3-4 страницы второй истории вызвали мысль: «Ну неееет, опять все то же самое,» — и на этом с книгой мы расстались.

Попробую разложить по полочкам причины своего недовольства.

 

1. Сюжет.

Начиналось все многообещающе — парень с двумя маленькими сыновьями, которыми он уже успел обзавестись в столь юном возрасте (при каких обстоятельствах, рассказывается в самом начале книги), едет работать журналистом в будущий город-порт Гель-Грин, расположенный где-то в околополярных областях.

Романтика! Приключения! Такие темы интересные! Как там живется на суровом Севере. Как строятся города. Что такое работа журналиста, да еще в таких полевых условиях. Двое мальчишек, попавших в этот совершенно новый для них мир, — вообще золотая жила, хоть целую выдуманную вселенную рисуй, в которую они могли бы играть. Море, ракушки, старый маяк, сосны, сопки — в детстве это просто мечта. Главный герой, опять же, совсем молод, и перед ним стоят свои проблемы — влиться в коллектив, получить первый опыт работы, вырасти из мальчика из богатой семьи, за которого все решали другие, во взрослого самостоятельного мужчину, быть может, полюбить женщину…

Но ничего этого там нет. И сюжета никакого нет. Есть какая-то кучка хипстеров, которые как-то оказались в условном Заполярье, заполучили «краны стоимостью в миллион евро» и пытаются спроектировать и построить огромный город. (ЩИТО?!!) Они там пьют кофе с вишневыми ликерами, трескают пироги, пекут пирожные (да, в тексте описание еды именно такую часть и занимает, как кофе у Макса Фрая), клеят модельки, ведут бессодержательные беседы и испытывают друг к другу какие-то эрзац-чувства. Все это с легким налетом мистики, чтобы не было совсем скучно.

— А твое решающее слово?

— Как начальника порта? Мне кажется, я приношу порту одни несчастья. Уже полгода, а дальше наметок и свай я не продвинулся; сезон весны здесь — не любовь, а штормы и снег; в прошлый раз унесло в открытое море кран стоимостью миллион евро…

Чтобы написать хорошую историю, нужно иметь некоторое представление о том, о чем пишешь, материал собрать, интересными деталями свой текст наполнить, хоть какую-то правдоподобность и жизненность придать своему рассказу. Если автор не хочет ограничивать себя рамками реализма, ему таки надо выдумать свой непротиворечивый и интересный мир, потому что когда у тебя бред на нестыковке сидит и нелогичностью погоняет, это тоже надо как-то объяснить. Да и голый абсурд тоже требует большой работы над текстом — его писать еще тяжелее, чем реализм или фантастику. Если автор НИЧЕГО ИЗ ЭТОГО не удосужился сделать, то… хм… у Хармса есть рассказик «Четыре иллюстрации», часть первая как раз про таких авторов. Камин у него с открытым огнем в детском саду, блин.

И — нужна динамика. Что-то должно происходить, развиваться. Чтение хорошей книги — всегда путешествие, не обязательно прямо из пункта А в пункт Б, и все же. Чтение «Гель-Грина» — это топтание на месте.

 

2. Герои.

Более-менее живым в первой истории выглядит только главный герой, Стефан. И то — на фоне остальных. Он единственный из действующих лиц, кто имеет какие-то свои сомнения и более-менее человеческие чувства — страх, неуверенность, ревность…

Все остальные как один невыразимо прекрасны. Скулы как лезвия, губы как цветок, и про ресницы, конечно, автор не забыл, и так далее, и тому подобное.

незнакомец наконец обернулся — оказался ярким, как фламандский натюрморт: темные брови, губы вишневые, глаза темно-карие, шоколад горький с апельсином; и густые, черные, бархатные, поглощающие свет солнца ресницы; словно комната в старинном замке — богато убранная, с мебелью красного дерева, вышитыми золотом гобеленами, и в глубине мерцает камин

И все абсолютно картонны. Ничем не запоминаются, непонятно, что это за люди вообще и чем различаются, кроме рода занятий, цвета волос и носков. Чем одного из героев так зацепила одна девушка, почему не зацепила другая, обе ведь прекрасны и таинственны. Что большинство из них привело на Север. Почему они все в свои юные годы — как я поняла, в районе 20, когда душа горит и пламенеет — так невыносимо скучны, что автор пытается прикрыть как бы загадочностью.

Дети тоже на живых детей мало похожи. Цвет (это имя) еще туда-сюда, хотя кроме того, что он веселый сорванец, мы ничего о нем не узнаем, а Свет — это, конечно, что-то загадочно-мистическое с томиком Набокова, но уж точно не шестилетний ребенок.

 

3. Стиль.

Это не «особое композиционное построение и нестандартная форма изложения». Это неумение обращаться со знаками препинания, а также неумение ясно и четко выразить мысль, и все это кое-как прикрыто тоннами украшательства. Вот вам одно типичное предложение:

«Подъем!» — разбудил он их через час; снизу надвигались огни — редкие, как капельки начинающегося дождя; пахло остро и холодно, и Стефан понял, что под ногами — вода, бездна; «это море?» — спросил Свет, и Антуан кивнул, прочитав по губам; Свет поразил его темнотой взгляда; он вспомнил: есть легенда о том, что море — это мальчик с глазами цвета погоды, — и Свет, казалось, знает этого мальчика; гуляли вместе по пляжу; весь мир — это мальчики; они как цветы: погибают — великая печаль; растут — не жалко; море дышало у них под ногами, вертолет чуть не касался лыжами; Цвет схватил за руку Света, Свет прижал его к себе — и Стефан понял: люди им не нужны; они сами по себе; не разлей — разные; луна и солнце; а потом из темноты надвинулся берег, словно тело спящего дракона; из него — два огонька, крошечных, как сахаринки; красный и желтый; и Антуан пошел вниз, теперь совсем, и у Стефана не стало сердца.

Ну или еще одно:

— Ну и всё, налейте ему чаю, — и он сел, не веря своему счастью; Жан-Жюль смотрел как на выигравшего в казино миллион после почти полного разорения; отвернулся; «когда рядом брат, Жан-Жюль не прощает несовершенства; и тем более когда прощает его брат»; а Антуан протянул конверт с сине-красной каймой, миллионом марок, коллекционируй — это было от мамы; Стефан развернул: «здравствуй, мой милый сын; у нас всё по-прежнему, Эдвард вернулся домой; расходится с женой; очень скучаем по детям; Свету и Цвету; отец порой даже плачет; как они — напиши; Свету скоро в школу— позаботься об этом, пожалуйста… смотрели американский репортаж, записали на видео; и все знакомые говорят, что ты очень изменился; я знала, что у тебя всё получится… я очень горжусь тобой — тем, что ты сделал сам…»; он поднял глаза: все что-то читали, пили чай, бродили, разговаривали, словно чей-то день рождения, семейный, тихий; Расмус смотрел поверх книги на Лютецию — Антуан привез ей целую кипу «Вестников архитектуры» и ELLE; «она для него — как темная ночная бабочка, влетевшая в светлую комнату смелого человека — в сердце; он не знает, что делать, — убить или налить молока — ночные бабочки похожи на горгулий с Собора Парижской Богоматери: страшные и черные, гипнотизирующие тем, что видели за века…» — а «я горжусь тобой — тем, что ты сделал сам», — без семьи ван Марвесов за спиной, росло словно крылья; а потом увидел, что Анри-Поль смотрит на него; трубка из красного дерева, темно-бордовые вельветовые брюки; и кивком предлагает сесть рядом.

Автор очень экономил точки, зато щедро втыкал точку с запятой везде — и туда, где должны быть другие знаки препинания, и туда, где их не должно быть в принципе. Что сказать, не умеющий выделиться за счет содержания выпендривается с формой.

И уж кому как, но мне читать этот… поток сознания, чтоб не назвать его иначе, — тяжело. Иногда просто теряешь нить повествования.

Что же до бесконечных метафор, эпитетов и прочих средств художественной выразительности. Если туман, то белый и тонкий как пелерина, или похожий на курения в храме, плед взбивают как крем, кто-то улыбнулся «еле-еле, словно шел по комнате, в которой кто-то спит»… Я не против декоративности. Но когда она прикрывает пустоту — она раздражает. Это как обертка без конфеты.

Многочисленные культурные фишечки (упоминания прерафаэлитов с фламандцами, разных писателей, музыкальных групп и так далее) придают тексту налет псевдоинтеллектуальности. Нет, очень рада за автора, что он знает, кто такие Ботичелли и Пико делла Мирандола. Здорово, когда в тексте есть такие «маячки», и ты тоже знаешь, о чем речь, и чувствуешь себя и образованным, и в одном культурном пространстве с автором, и вообще. Но когда собственного внятного творчества нет как явления, толку от чужих имен маловато.

 

Итог

По моему мнению — бездарная книга ни о чем. Похожа на стереотипную «ванильную деву» — показушно романтичная, но ни духовно, ни интеллектуально не богата, да и эмоционально довольно примитивна. Сказочного настроения и особой атмосферы не уловила. Ненастоящая она какая-то, эта атмосфера, мелкая и бесцветная, как те самые шарики, которые не радуют.

…Ну зато кушать после прочтения хочется еще как. Со всеми этими вишневыми ликерами и брусничными пирогами.

 

P. S. Никки Каллен — псевдоним писателя Павла Гурова, кстати говоря.